Frank Langella Forum

Старенькое интервью,прошлого века можно сказать...но интересное)
Я никогда не хотел быть звездой!

Если бы мне не сказали, что он только что проснулся, я бы решил, что Джонни Депп готовится к роли какого-то бомжа. Длинные волосы с блондинистыми прядями, кажется, давно не видели ни мыла, ни шампуня. Небрежная одежда на грани полного износа. Цепочки, феньки и амулеты, которые на нем надеты, весят по крайней мере килограмм. И впечатление от всего этого – Депп слишком красив, чтобы в это можно было поверить. Даже если только часть слухов о его жизни правда, в свои 38 он выглядит удивительно совершенным, юным и живым.

Все фильмы Деппа – это непрерывная борьба с помощью грима, париков, бород и ужасных очков против статуса секс-символа, который он внезапно получил, играя в сериале «21 Jump Street». Все напрасно: он остался звездой. Не благодаря, а скорее несмотря на двадцать нестандартных кинофильмов, в которых он играл всяких лириков и маргиналов, снятых европейскими или независимыми кинорежиссерами. Некоторые из фильмов имели хорошие отзывы критиков, но ни один не имел кассового успеха. Исключением была «Сонная Лощина», его третий фильм с режиссером Тимом Бертоном. В свое время Депп отказался от «Скорости», «Легенд осени», «Трех мушкетеров» - ролей, которые превратили других актеров его поколения в больших звезд. Хотя у него есть квартира в Париже, он переехал в гостиницу на время промоушна пяти фильмов, в которых он снялся в прошлом году. Сказка «Шоколад» с Жюльетт Бинош уже в прокате. Скоро выйдут на экраны «Кокаин», «Человек, который плакал», «Пока не опустится ночь» и «Из ада». Этих фильмов могло бы быть и шесть, если бы съемки «Человека, который убил Дон Кихота», в котором он играл вместе со своей подругой Ванессой Паради, не были прекращены из-за непредвиденных осложнений.

Возможно, он еще не проснулся до конца. Несмотря на вызывающую одежду, он кажется чересчур застенчивым. Вынимая пачку табака, он шепотом спрашивает, позволим ли мы ему закурить.

- По-моему, я еще не читал ни одного интервью с Вами, в которых первый вопрос не касался бы курения.

- Обычно мне говорят, что все в порядке, пока я соблюдаю меру, однако я никогда не был способен что-то сделать в своей жизни, соблюдая чувство меры. Если люди что-то говорят мне по поводу моего частого курения в Лос-Анджелесе или Нью-Йорке, я думаю: Господи! Вы не возражаете против воздуха, которым вы здесь дышите, и при этом обвиняете меня за то, что я пытаюсь разогнать ваш смог. Что это, если не результат промывания мозгов?

Я не хочу воздерживаться от курения до тех пор, пока я не попаду в острую никотиновую зависимость. В Америке, если Вы только говорите о возможности закурить, Вам тут же норовят прочесть целую лекцию. Во Франции, когда Вы куда-нибудь приходите, Вам сразу же говорят – если Вы хотите курить, курите, пожалуйста. Вот это - то, что я называю гостеприимством. Разумеется, когда Ванесса была беременна, я приучил себя выходить с сигаретой в другую комнату. И сейчас, когда у нас дочь, мы выходим курить на улицу. Я стою там на холоде перед окном и смотрю, как она барахтается в комнате на ковре.

- Кажется, Вы стали более активны, с тех пор как стали отцом: Вы снялись в пяти фильмах в прошлом году.

- Правда? Мой агент продолжает твердить мне, что я работаю не слишком прибыльно. Это конечно смотря с чем сравнивать, но если вы увидите, сколько другие ребята зарабатывают в Голливуде, то я – просто болван.

Раньше я говорил – у меня нет никаких адресов, по которым мне можно слать сценарии, я в дороге. Было так трудно найти меня, что я удивляюсь, что у кого-то это вообще получалось. Но теперь, когда у меня есть семья, я должен зарабатывать на жизнь. Раньше деньги давали мне свободу, даже если это была свобода помогать другим, однако теперь я должен покупать еще и защиту.

Я не бизнесмен, я никогда не работал только ради денег и, даже если бы я имел их достаточно, я не перестал бы сниматься в кино. Я должен поддерживать свои мозги в активном состоянии, но я не хочу, чтобы съемки отнимали всю мою жизнь. Когда я не работаю, я стараюсь вообще не думать о голливудских делах. Если Вы хотите достойно и честно работать, и при этом еще и жить, Вы должны сохранять некоторую спокойную отдаленность. Роли приходят, это хорошо. Однако нет ничего плохого в том, чтобы какое-то время побыть дома.

Ванесса и я сейчас не можем работать в одно и то же время. Мы не хотим, чтобы кто-то другой заботился о Лили. Так что небольшие роли, которые позволяли бы мне не уезжать надолго, были для меня как раз тем, чем нужно. Может быть, какие-то слухи пошли, но внезапно у меня появилось много предложений на эпизоды, и уже просто от режиссера зависело, брался ли я за них. Я знал Юлиана Шнабеля в Нью-Йорке много лет, он очень остроумный парень, даже если все его забавные истории касаются только его самого. Он позвонил и спросил, не хотел бы я сыграть маленькую роль трансвестита в «Пока не опустится ночь». Я подумал – это легко, мне только придется носить лифчик и одежду, которую он попросит. Пока я не окунулся глубже в реального Бон Бона, который должен был выглядеть, как Софи Лорен. Я понял, что мне придется работать действительно тяжело и серьезно, и это уже касалось не только костюмов и парика.

- Насколько я понял, Вы не считаете, что симпатичная внешность является чем-то важным.

- Вы знаете, кто такой Серж Гейнзбур? Конечно, знаете. Ванесса делала с ним свой второй альбом. Хороший музыкант и поэт-песенник, у него всегда были красивые женщины – Бриджит Бардо, Катрин Денев, Джейн Биркин. На протяжении всей его жизни пресса писала о нем: хороший певец, хороший актер, но, Боже, как он уродлив! Это беспокоило его, но сейчас он сказал: хорошо, это правда, но лучше быть уродом, чем красавцем, который превращается в урода. Рано или поздно все мы состаримся, и если Вы связываете свое благополучие со своей внешностью, Вы ошибаетесь заранее. Если бы у меня был выбор, я предпочел бы, чтобы моя голова была муляжом, который я мог бы снимать в конце каждого съемочного дня.

Когда я снимался в этом проклятом сериале, я видел свое лицо на обложке каждого журнала, и я заметил, что это не принесло мне ничего хорошего. Это была моя собственная ошибка: я поверил чужим словам и неосмотрительно поставил свою подпись под контрактом, не понимая, что, сделав это, я перечеркну все возможности для самостоятельных действий и решений на несколько лет. Я был не актером, а товаром, типажом. Есть люди, которые могут справиться с тем, чтобы быть раскрученной звездой, я уважаю их за это. Они думают: если я буду регулярно играть в коммерческих фильмах, отрабатывая свой брэнд, я смогу играть роли, в которые я действительно верю. Или: пока я звезда, они платят мне приличные суммы. Когда я им надоем, я смогу жить так, как хочу. Но меня это не мотивирует. У меня аллергия на трафаретное кино. Если я должен произносить слова, которые много других персонажей повторяли до меня много раз, я заболеваю.

Телевидение - это на сто процентов конвейерное производство, вы не растете, вы ничему не учитесь. Единственная вещь, которую я там узнал, состояла в том, что я не могу так жить, и единственная проблема была в том, как долго я смогу это вынести. Я никогда не хотел быть звездой, и, начиная с 1988 года, я не смотрел на обложки журналов. Я не хочу знать, кто и что думает обо мне, какой фильм был блокбастером месяца, кто получил Оскар или кто должен был получить его. С самого первого момента, когда я начал играть, я хотел быть характерным актером. Чтобы играть роль, Вы должны любить этот характер.

- И, разрешите уточнить, какие характеры привлекают Вас больше всего?

- Поврежденные, странные люди. Меня чрезвычайно интересует, как поврежденные личности выживают в этой жизни, что скрывается за их фасадом. В сущности, этот критерий говорит не слишком много: нет людей, которые не были бы повреждены – я, например, так уж точно. Странная вещь состоит в том, что Вы осознаете это только тогда, когда Вам есть с чем сравнивать.

У моих родителей был неважный брак, они переезжали раз тридцать, когда я был ребенком. Я никогда не понимал, почему они всегда уезжали - думаю, они не знали себя. Я не могу вспомнить все дома, в которых мы жили. Я никогда не задерживался на одном месте настолько, чтобы привыкнуть к школе и найти себе друзей. Я не был чужаком - для этого я должен был понимать, чем я отличаюсь от остальных - но я знал, что своим я тоже не был. Когда мне было около пятнадцати, мы наконец задержались где-то настолько, что я стал возвращаться домой вместе с несколькими одноклассниками. Я тогда первый раз увидел, как жили другие семьи, как они садились обедать за общий стол, как они съедали за обедом сначала салат, потом основные блюда и только потом десерт. Наша семья садилась за общий стол только на Рождество. Я начинал есть с десерта и заканчивал салатом. Раз или два в год я мог заметить, что мои родители любили меня, и, как самый младший, я думал, что это я сохраняю покой в семье. Но когда они в конечном счете развелись, это тоже ушло. Иногда Вам просто кажется, что некоторые вещи нормальны. Например, я так привык к папарацци, которые торчали рядом даже тогда, когда я просто обедал, что понял оскорбительную нелепость этого, только когда меня оставили в покое во Франции. В течение многих лет я жил на гамбургерах, фаст-фуде, биг-маках и т.п. Теперь я обнаружил, что бывает другое качество жизни, я смею экспериментировать в ресторанах, заказывать блюда, о которых я никогда раньше не слышал или которые не интересовали меня прежде. Американцы думают, что я - сноб, но если Вы привыкли к французскому вину, Napa Valley Вам будет пить тяжеловато. И если Вы читали Рембо и Верлена, Вы захотите когда-нибудь попробовать абсент. Я, например, купил несколько бутылочек, но как-то боялся их трогать.

Когда я был в Праге (мы снимали там фильм «Из ада»), я подумал, что время для абсента пришло. Я был очень одинок в Чешской Республике. Теперь я думаю, что лучше уж было выпить керосин. Эта штука абсолютно не усваивается организмом, так что я остаюсь верен водке.

- Вы начинали как поп-музыкант.

- Сольные партии на гитаре я играл только у себя на чердаке. В группе Вы должны играть с другими. Я пел не хуже остальных, но я никогда не хотел быть певцом и стоять на авансцене. Мне больше нравилось играть бэкграунд в тени.

Строго говоря, рок-н-ролл тоже не слишком полезен для здоровья, но я уверен, что без музыки я кончил бы ужасно. Я бы спился или обкололся до смерти, заполняя эту пустоту. Возможно, я не стал бы полным наркоманом, у меня не было таланта к этому делу. Наркотики я перестал употреблять очень давно, но нет зелья, которого я в свое время не попробовал. Наркотики точно не мое, но к силе характера, к сожалению, это не имеет никакого отношения, это только мое везение.

Я был однажды на грани передоза, во время съемок «Что гложет Гилберта Грейпа?». Мне тогда только что исполнилось тридцать, у меня было тяжелое время, и это продолжалось в течение нескольких месяцев. Я сейчас буду говорить как какой-нибудь Джон Денвер, но я читал в книгах относительно согласия с собой и встречал людей, которые достигли такого состояния. Я думал, что тридцать – это возраст, когда надо начинать думать над чем-то подобным, а сам продолжал возиться со своими старыми кошмарами. И фильм был про разрушенную гибнущую семью, это разбудило старые болячки. На съемках я был меланхолическим, упрямым тупицей. Лассе Халльстрем - волшебный режиссер с бесконечным терпением, но я был уверен, что он будет чрезвычайно рад распрощаться и никогда больше не встречаться со мной после окончания съемок. Так что я был шокирован и тронут, когда он снова позвонил и пригласил меня в «Шоколад».

- Вы никогда не учились актерскому мастерству.

- Перед тем как начались съемки «Дон Жуана де Марко», Марлон Брандо пригласил меня к себе и сказал, что я должен поступить в Королевскую Академию драматического искусства в Лондоне. Он говорил о том, что у американских актеров плохая школа, плохой язык и плохая дикция. Бывают исключения, но если американцы играют Шекспира, то лучше просто заткнуть уши. Так же как и сочинение стихов, актерское мастерство - это профессия. Марлон был прав. Если бы его совет я получил немного раньше, я бы, конечно, ему последовал. Но в моем возрасте уже слишком поздно ходить в школу. Я - книжный червь, я люблю красивый язык, но сам я едва ли могу выражаться должным образом.

Понятие «серьезная игра» – это вообще оксюморон. Актерство - это ложь, притворство, имитация жизни, это лучше назвать «серьезным враньем». Только комики бывают по-настоящему серьезны, каждая шутка основана на боли и ужасе. Комедии вырастают из трагедий.

Все, что я знаю об актерском мастерстве, я узнал, наблюдая за другими актерами.
Намного раньше, чем я вообще начал думать о том, чтобы стать актером, я был буквально заворожен актерами старого немого кино, вроде хаммеровских фильмов ужасов. В тех фильмах они играли в стиле, который в известном смысле был на грани приемлемого, но который четко соответствовал стилю самого фильма. Позже я узнал, что эти актеры играют в театре Шекспира и Марлоу. Было потрясающе потом встретиться и играть с некоторыми из них в «Сонной Лощине». Моя задача как актера просто состояла в том, чтобы обеспечить моим партнерам пространство, необходимое для их игры.

Я видел Жюльетт Бинош в «Любовниках на мосту» и Джона Туртурро в «Большом Лебовски». Я не люблю этот фильм, но его сцену я смотрел двадцать раз – это близко к произведению искусства настолько, насколько это возможно в нашей профессии. И когда Вас приглашают играть с такими актерами, Вы думаете: господи, это шанс узнать что-то новое и, возможно, помочь им сделать снова такие же прекрасные работы.

- Лассе Халльстрем сказал, что Вы должны перестать прятаться за эксцентричными характерами своих персонажей. Может быть, они заменяют Вам маску, которую Вы не можете снять?

- Моей первой большой ролью был Эдвард – Руки-Ножницы. В последний день съемки я был в гриме и вдруг увидел лицо этого незаконченного парня в зеркале. Я внезапно понял, что никогда больше не увижусь с ним. Это очень расстроило меня. Быть столь открытым, непредвзятым и свободным от всякого цинизма –это дало мне странное чувство безопасности и свободы. Я хотел бы остаться таким невинным.

Иногда я чувствую сильную ностальгию по ролям, которые я сыграл. Например, по Раулю из «Страха и ненависти в Лас-Вегасе». Я могу любить только те характеры, которые на меня не похожи, а себя я не люблю. Возможность не быть собой в течение пары месяцев дает мне хорошее и защищенное чувство.
Возможно, Лассе прав, возможно, я ленив или даже труслив. Я легко могу играть роли, подобные Эду Вуду: каждый день дурачиться и веселиться с Мартином Ландау на съемочной площадке. Но если бы кто-то предложил мне роль с большой несчастной любовью, я не знал бы, стоит ли за это браться. Я однажды играл обычного человека в фильме «В последний момент». Это было тяжело. Когда Вы играете обычного человека, Вы должны непрерывно придумывать всякие мелкие детали, если не хотите наскучить зрителям. Кроме того, я вообще никогда не считаю абсолютно нормальными поступки других людей, и роли, которые я выбираю, мне слишком странными никогда не кажутся.

Когда я смотрю на всяких мачо из героических картин, я вижу у них черты, которые в обычной жизни присущи только крайне агрессивным личностям. У меня нет проблем с тем, чтобы сыграть агрессивную личность, однако не тем способом, который обычно принят в нашем кинематографе.

Когда я читаю сценарий, я сосредотачиваюсь только на диалогах. Я не обращаю внимания на режиссерские ремарки. Я не хочу разрешать другим указывать мне в письменном виде, что я должен сидеть в кресле, если я не видел этого кресла или не знаю, где оно. Я - действительно как кость в горле, иначе я не стал бы актером. Никто не может приказывать мне, как я должен играть, потому что никто не чувствует то, что я чувствую.

У меня редко возникают проблемы с режиссерами, проблемы бывают у меня с продюсерами и кинокомпаниями. На место съемок приходит факс: мы все видели, это кошмар, прикажите Деппу прекратить валять дурака или мы уволим его. Если я встану на их место, я, конечно, могу понять, что я едва ли являюсь гарантом кассового успеха. Моя карьера по существу смонтирована на провалах. Когда «Сонная Лощина» стала успешной в прокате, я был искренне смущен и думал: что пошло не так, как надо?

- Фильмы с европейскими режиссерами, Сезар за Ваши киноработы во Франции, но никаких номинаций на Оскара. Это было предопределено, что Вы осядете в Европе?

- Когда я покончил со своим телевизионным контрактом, я сразу сел в самолет и полетел в Париж – город, которым после чтения своих любимых авторов я восхищался. Это было похоже на освобождение, я снова мог дышать, но это не было чувство возвращения домой. Из-за того, как я рос, у меня вообще не было никакой концепции «дома». Собственно, я не должен особенно сожалеть об этом, есть люди, которым досталось гораздо больше, чем мне. Ко всему можно привыкнуть, в том числе и к 35 годам пустоты. Мне никогда не приходило в голову остаться жить во Франции, пока я не встретил Ванессу.
Я влюблялся и прежде – и при этом гораздо реже, чем предполагают бульварные газеты - но я впервые нашел кого-то, кто хотел подарить мне ребенка. К счастью, Ванесса – девочка из хорошей семьи, иначе я не посмел бы этого делать. Сам я не большой специалист по воспитанию детей, у меня скорее отрицательный опыт.
Специально мы ничего не планировали, и я вообще не думаю, что мы можем влиять на то, что с нами должно случиться. Говорят, что только впоследствии люди понимают, как они были счастливы, но в течение беременности Ванессы я совершенно сознательно был очень счастлив. Я могу вспомнить практически каждую минуту. Рождение Лили было связано с одним паническим моментом – я думал, что у нас будет сын, и я смотрел на нее и думал: господи, чего-то явно не хватает!
Впоследствии я сделал важное открытие: это был самый чистый, самый светлый момент моей жизни, и это произошло в конце столетия. Все мое прошлое стало незначительным, все, что со мной случилось, привело меня к Лили. Она более чем заслуживает этого.

Жизнь, которую мы теперь ведем, похожа на нормальную жизнь настолько, насколько это вообще возможно при нашей профессии. Я вовсе не ненавижу Америку, я берегу свою нежную любовь к тому, чем была и чем могла бы быть эта страна, к простым людям на Среднем Западе, которые просто работают и пробуют выжить. Но я ненавижу амбиции, близорукость, лицемерие, бесполезную боль и насилие в семьях. Я чувствую, что мое отвращение к Америке вызвано именно этим. Я чуть не сошел с ума, пока жил там, и, конечно, я не стану подвергать такому риску мою девочку.
У нас теперь есть ферма на Сене около деревни, в которой единственный кинотеатр был закрыт много лет назад. Люди там не знают, кто я такой, да даже если и узнают, им будет не слишком интересно; они не будут дергать меня на тему, какой фильм стал лидером проката в последний уикенд. Мы говорим о погоде, о будущем урожае, пьем пиво в баре. Возможно, когда-нибудь это превратится в рутину, но я надеюсь, что нет. Сейчас я живу на облаках, хотя и знаю, что превратился в ходячее клише.